Рассудив
таким образом, я сняла с длинного гвоздя,
вбитого в перекладину надо мной, рюкзак,
быстренько отвязала от перекладин свой
замечательный гамак, уложила его в
рюкзак, и изготовилась к десанту.
Десантировалась не я одна – со мной
вместе высаживалась моя соседка по
имени Линда – что значит «красивая» -
из всех моих соседей с ней я как раз
успела особенно сдружиться за последние
полчаса пути.
А
перед нами слева между тем уже вырисовывался
причал: крутой берег Амазонки, коричневый,
метров пять высотой, с вырубленными в
земле широкими и крутыми ступеньками.
Теперь и я по ним поднимусь и, миновав
зеленую завесу деревьев, увижу, что за
ними скрывается и какая там жизнь идет.
В
октябре берег такой высокий потому, что
уровень воды в реке обычно сильно падает.
Что, с одной стороны, сильно затрудняет
навигацию больших трехпалубных
теплоходов: плавание в таких условиях
может растянуться на все семь дней
вместо стандартных трех; но, с другой
стороны, местным жителям это резко
снижает трудозатраты по
рыбной ловле: ведь до рыбы на дне в это
время — если поближе к берегу держаться
— просто рукой подать.
Мы
c Линдой выгрузились из bote, поднялись
на берег, прошли сквозь густые деревья,
росшие вдоль реки, и перед нами появилось
два дома. В одном моя спутница жила вместе со своей семьей, а
во втором держала магазинчик. Мы занесли
в него продукты, привезенные из Икитоса,
и она незамедлительно познакомила меня
со всей своей семьей, тут же показала
комнату, где я смогу сегодня заночевать
(«в случае чего», - загадочно сказала
она. В свете сказанного я немедленно
задумалась: а в случае чего? Что,
предполагаются какие-то особые препятствия
на моем пути?). После этого Линда повела
меня к курандеро-лекарю: он жил неподалеку.
Вдоль
реки по берегу за деревьями вилась
неширокая бетонная дорожка; вдоль нее,
на большом расстоянии друг от друга
стояли деревянные дома, крытые пальмовыми
листьями. Отмахиваясь от жалящих
насекомых (противомоскитный спрей
помогал, хотя с ограниченным успехом),
мы минут пятнадцать шли к дому Виктора
Гарсии.
-
А как тут с москитами и комарами... ну и
с прочими-разными насекомыми? – спросила
я Линду, отогнав от себя очередного
кровососа — ну настойчивый какой...
Хотелось получить достоверную информацию
из первых рук.
-
Насекомые? - переспросили она. - ну как
же... вечером маленькие, ночью большие.
Москитная сетка нужна - без нее загрызут.
Да
уж, куда еще нагляднее и яснее.
Курандеро
на вид казался обычным кампесино,
крестьянином: глубокие прямые морщины
на лбу, темное лицо, выдубленное жарким
солнцем сельвы. Одет он был в затертые
штаны, выцветшую и ветхую рубашку и
полустоптанные черные шлепки — должно
быть, только что вернулся с работы на
поле.
- Приезжала ко мне как-то одна женщина из Куско, - продолжил он, - говорит, что ничего ее не берет, но как только я дал ей выпить эту настойку...
Тут он снова замолчал и замахал руками, словно предлагая нам с Линдой самим визуализировать все недостающие детали его рассказа.
Быть
гибкой и соотносить первоначальный
план с возникающими обстоятельствами
— или же держать магистральную линию
на аяуаску? Я на мгновение заколебалась.
Что меня интересует: сама аяуаска или
доступ к видениям? Если доступ к видениям,
то неважно, что принимать, аяуаску или
табак — главное, чтобы работало. Но про
табак я решительно ничего не знала, и
преодолев рассеянное сопротивление,
верх одержала рассудительная осторожность.
Однако
сразу мы не ушли, а поговорили с ним еще
минут десять. В ходе нашей беседы как-то
неожиданно выяснился удивительный
факт, что аяуаской тоже занимается, но
сегодняшняя заминка объясняется тем,
что ее запасы у него временно закончились.
Он сообщил, что будет ее варить только
в следующую пятницу, ровно через неделю.
Так что через неделю – на аяуаску - добро
пожаловать.
А
как он готовит аяуаску? А для этого я
беру вот этот котел, - он показал на
немаленький закопченный котел, лежавший
под домом, - наливаю туда литров пятьдесят
воды, бросаю лианы аяуаски... килограммов
десять будет.... а потом целый день варю
лианы на костре. Листья чакруны к ней,
конечно, добавляю... варю, пока не останется
немного раствора только на самом дне
котла. Потом это все заливаю в двухлитровую
бутылку. Но главное, - тут он доверительно
понизил голос, - готовить напиток надо
так, чтобы никто вокруг не ходил да на
аяуаску не глазел.
Кстати сказать, это был тот же самый президент, из-за которого моя перуанская подруга, о которой я говорила раньше, впала в депрессию. Президент-то один, а надо же — какое ему удалось на людей принципиально разное впечатление произвести.
Вскоре мы вернулись с Линдой на исходное место, куда с большими надеждами я высадилась не более часа тому назад — место осталось, надежды — нет. Как бабочки-однодневки они сложили свои трепетные крылышки и канули в небытие. Вот так всегда с ними и бывает - что с бабочками, что с мечтами... куда они только ни заведут, а потом возьмут и сгинут.
Хотя не факт, - продолжала я развивать свою мысль, - что сегодня хоть какая-то лодка появится вообще... «Титанику»-то хорошо – он уже доплыл до своего пункта назначения... до Тамшияку, то есть... но на обратный курс ляжет лишь после полуночи. А к этому времени как раз и обещанные большие комары подтянутся...
Сижу, жду, размышляю дальше. Но свежих идей больше не появляется, и размышления уже пошли по кругу. Можно, конечно, у сеньоры Линды заночевать. Она меня пригласила – это раз, и дом у нее громадный – это два. Только без москитной сетки ночь будет бесконечно долгой... тут и думать нечего... это три... так что пункт три автоматически аннулирует пункт один и два... Хотя возвращаться в Икитос на ночь глядя – это уже совсем нехорошо. Даже хуже, чем белому человеку в сельве без москитной сетки ночевать. Если сейчас, скажем, вдруг какая лодка появится, то приплыву в Икитос в 9 вечера - это еще в лучшем случае. Ночь, темно. А Нижний Белен даже в светлое время суток пользуется на редкость плохой репутацией. Под покровом же ночи туда сунется разве что безумец.
-
Знаете, в Тамшияку... у них там шаман
есть. Вернее, есть даже два шамана. И
обоих зовут Вилсон Баскес.
-
Это как? – я не могла не поразиться
такому дивному совпадению.
-
Да просто семейная традиция. Отец и сын.
И оба занимаются аяуаской. Да вы не
беспокойтесь, я их знаю, - горячо заверил
он меня.
И
дальше говорит, что может провести меня
в Тамшияку народными тропами — теми,
что пролегают по верху берега.
-
Или даже, - добавляет он, - можно на
мотобайке туда прокатиться, как раз по дорожке, проложенной Фухимори.
Она машет им рукой, они машут нам в ответ и сразу пристают к берегу. «Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят...». Ну чем вам не Пушкин, Александр Сергеевич? Пусть масштаб другой, зато как непосредственный участник событий, могу заверить, что по значимости пушкам и пристани не уступает никак. Все члены гостеприимной семьи по очереди целуют меня на прощание, я резво закидываю за спину Северное Лицо (в смысле, мой рюкзак), сбегаю вниз по широким земляным ступенькам и с радостью запрыгиваю в длинную и узкую лодку. Вот это повезло!
Лодка
сильно качается под ногами, а вместе с
ней и я. Она низко сидит в воде, так что
если сесть на борт или - еще лучше - на
нос, то запросто можно опустить руку в
воду, трогать ее и чертить в ней
разбегающиеся лучами линии. Это же
совсем другой experience, чем
плыть на металлическом трехпалубном
теплоходе, на котором я добиралась из
Пукальпы до Икитоса - и когда наблюдала
могучие реки Укаяли, Мараньон и Амазонку
издали и сверху, с капитанского мостика.
Тут
же мы сидели в лодке как в скорлупе
грецкого ореха, а со всех сторон нас
мягко обтекала вода. В этой шаткой и на
первый (но только на первый) взгляд не
очень надежной лодке все рядом – все
можно потрогать и понюхать. И к воде
можно прикоснуться, и на берег можно
смотреть, как и положено, с почтением,
снизу вверх.
Я
вижу, что река месяц за месяцем, год за
годом вымывает в нем землю, и обнаженные
витиеватые корни деревьев проплывают
сейчас в воздухе, прямо надо мной.
В
вечернем воздухе обострились запахи
деревьев и трав, и густой запах свежей
земли опустился к нам в лодку.
А
сама река, такая близкая и такая далекая,
кажется наделенной разумом — только
очень отличным от человеческого.
Мы
сидим так низко в воде, что к нам по
ошибке в лодку стремительно запрыгивают
рыбки. Юноша поднимает со дна и показывает
мне плоскую серебристую рыбку с неровными
и острыми зубами: кончики ее зубов
походят на стальные иголки. Предусмотрительно
сжав ей по бокам рот, он засовывает
мозолистый указательный палец ей в
пасть. Продемонстрировав свое бесстрашие,
выпускает ее за борт.
Весь
путь от Пангваны пятой до Тамшияку занял
всего
минут
сорок - но каких...
Зачарованная
река, околдованные джунгли, вода, с
мягким плеском ударяющаяся о борта
лодки. В эти недолгие минуты заката река
предстает в разительном контрасте с
тем, как она являет себя днем. Днем она
Золушка, а вечером - принцесса. Обычно
из-за мельчайших частичек почвы,
взвешенных в воде, Укаяли, Амазонка и
Мараньон окрашены в коричневатый цвет.
Сейчас от заходящего солнца остался
небольшой светящийся оранжевый сегмент,
и от него вся река засветилась чистым
серебром, словно прощальные лучи солнца
заковали ее в блеск расплавленной и
сияющей амальгамы. В эти короткие минуты
мне явилась сказочная принцесса: для
этого только и требовалось, чтобы
одинокий странник смиренно припал к ее
стопам и затерялся у подножья ее берегов.
Потом
сегмент заходящего солнца неумолимо
сжимается в сияющую розовую точку, а
вслед за этим и она, и оставшийся от нее
свет окончательно растворяются в висящих
над ними облаках.
Наступают
тропические сумерки. Мы идем по центру
реки, а у самого берега в воде плещутся
дети и чуть подальше от берега, ближе к
нашей лодке, расставлены сети - стоя по
пояс в воде, мужчины выбирают оттуда
заблудившуюся в неводе рыбу.
Я
вначале особо не задумывалась о том,
что река – место не вполне безопасное,
хотя, вроде бы это и так понятно. Но
деталями прониклась, когда на «Эдуардо
VII» штурман мне сказал,
что в этой коричневой толще воды много
чего активно обитает. В том числе и
пираньи, и крокодилы.
Сейчас,
глядя на детей и мужчин, я невольно
вспомнила и про хвост крокодила на
базаре в Белене, и про пираньас. Их я
видела в колоритных лавочках местных
индейских сувениров в Пукальпе. Засушенные
рыбки были водружены на лакированные
деревянные подставочки и предлагались
для продажи. Даже засушенные, они
агрессивно ощеривали неприятно-зубастый
рот. Подбрюшье у них было красное, словно
им так и не удалось утаить кровь невинно
загубленных жертв, и она предательски
проступала наружу.
-
Да, - печально подумала я, - ну и что из
того, что плаваю хорошо? Если вдруг
пойдем на дно (хотя с чего бы вдруг?), то
непоседливые подводные обитатели
уравняют шансы спастись для плавать
умеющих и не умеющих.
Но
от мысли о хищных обитателях речных
пространств, затаившихся в непроницаемой
толще коричневатой воды, меня отвлекли
появившиеся в паре метров от лодки два
дельфина. Я снова с изумлением увидела,
что они действительно были розовые!
Мы явно привлекли их внимание, и они
устроили для нас настоящее представление: блестя мокрыми
боками, они синхронно
выпрыгивали из воды и, взлетев в воздух, изгибались плавной дугой, прежде чем снова упасть и мягко врезаться в темную воду. А потом один
из них вдруг завис в полете - в ореоле сверкающих
и разлетающихся брызг, и тогда он – честное слово!
– на мгновение посмотрел на меня, и мы
встретилась с ним глазами, и тогда...
тогда неумолимый бег времени замер.
В это мгновение я отчетливо увидела пограничную зону, в которой успела к этому времени успешно завязнуть и затеряться - она была заполнена сутолокой и мельтешением дней, но еще я увидела, что за пограничной зоной и за демаркационной линией был другой, отличный мир, и что он по своей сути - счастье и свобода, и что сейчас можно было сделать один последний
шаг, чтобы войти в новый мир, в незримый рай.
И пока я проверяла свою готовность пересечь демаркационную линию, неведомый и безбрежный мир посылал мне в качества аванса это неземное состояние — беспредельной гармонии и безграничного покоя.
И пока я проверяла свою готовность пересечь демаркационную линию, неведомый и безбрежный мир посылал мне в качества аванса это неземное состояние — беспредельной гармонии и безграничного покоя.
I dedicate merit created by writing this book to the benefit of all sentient beings