Говорил
он негромко, немного монотонно, без
особых модуляций голоса, что отчасти
напоминало мне григорианские песнопения.
Его манера говорить находилось в большом
контрасте с тем, как говорят здесь все
остальные. Если слушать остальных,
закрыв при этом глаза, и абстрагироваться
от самих слов, а обращать внимание только
на интонацию, то лично меня всегда
охватывало странное наваждение:
– Ну
точно москвич говорит! Не иначе, как
он... и как только его сюда в сельву
занесло? А если не его сюда занесло, то
с чего бы вдруг я оказалась в Москве?
Особенно
в говоре сельвы меня поражали дополнительные
местные наработки. Меня потрясали их
интонационная глубина, разнообразие и
насыщенность модуляций голоса, которые,
как оказывается, можно втиснуть в
одно-единственное слово, состоящее
всего из трех слогов. Жителям сельвы в
этом не было равных. Вот, например, здесь
часто любят говорить: mañana - в смысле
«завтра» - в Латинской Америке это вообще
очень ходовое слово, особенно когда
латиносу предлагается напрячься и
что-либо сделать прямо сегодня. Причем
сказать это слово «mañana» они ухитряются
таким вот образом. Первый слог звучит
ровно, как безбрежная равнина Амазонки
- видно, этот слог служит камертоном и
устанавливает точку отсчета в системе
жизненных координат. Но уже второй слог
резко падает, как лыжник, несущийся вниз
по головокружительно крутой горе. Не
успел он съехать в долину и передать
свою эстафету, как третий слог ракетой
взмывает вверх – только в отличие от
ракеты траектория у него на старте не
прямая, а параболическая. Вот - одно
коротенькое слово, а какое богатство
жизненных впечатлений! Но Вилсон, в
отличие от всех, всегда интонационно
ограничился пребыванием на безграничной
равнине тропических лесов.
Вторая
его история была связана с мапачо.
Их он
курил постоянно. Правда, сегодня утром
не курил – а до этого так постоянно.
Почему он курит? И так много? А ведь
говорил, что мапачо не вызывает привыкания.
Но выяснилось, что расхождения слов и
дел здесь не было, а мое удивление
являлось прямым продуктом моего
неведения. Потому что курил он не ради
собственного удовольствия. Курил он
для поддержания флегмы. Что такое флегма?
- Это
такая магическая субстанция, - сообщил
он мне. - Именно флегма дает силу, именно
в ней заключается все могущество шамана.
Точнее сказать, не в простой флегме, а
во флегме очищенной. А очищенная флегма
- это марири. Она защищает шамана от
магических атак, от магических дротиков.
Но не только. Еще она защищает его от
болезней, которые он высасывает из тел
пациентов, и вообще, она делает шамана
бесстрашным.
В ходе
его рассказа выяснилось, что с этой
флегмой не рождаются, ее по ходу жизни
приобретают. Есть два варианта. В первом
случае ее получаешь в дар от растения
во время затворничества и ученичества
в джунглях. Во втором - ее получаешь в
дар от учителя самым традиционным и
нехитрым способом: изо рта в рот. Вилсон
говорит, что флегма, полученная напрямую
у растения, гораздо сильнее, чем флегма,
полученная от учителя.
Каким бы
образом она новому шаману ни досталась,
флегма поселяется у него в груди. Однако,
оказывается, получить ее – этого еще
не все. Дальше шаман должен о ней
заботиться. Он должен ее растить. Он
должен ее подкармливать – и дым мапачо
как раз то, что ей требуется. Когда он
курит мапачо, флегма поднимается из
грудной клетки к горлу, и там превращается...
во что бы Вы думали? Жидкость трансформируется
в воздух. Ага.... теперь понятно... когда
Вилсон лечил ту женщину у себя дома,
сначала у него что-то клокотало в горле,
словно там было много жидкости, а потом
она куда-то исчезала, и выдыхал он ей в
макушку только воздух.
Но все
равно было ничего непонятно. Понятно
только то, что у меня тогда был не обман
зрения и не игра воображения. Уже хорошо.
Что клокочущая и выдыхаемая субстанция
называется флегмой/марири. Что с ее
помощью он извлекал из пациентки болезнь.
Назвали явление – уже легче. Появляется
впечатление, что если назвали – то
значит, и поняли. А что поделаешь: такова
магия слов.
Еще стало
понятно, что наличие флегмы – это знак
шамана продвинутого уровня. Что своему
обладателю она дарит защиту и вселяет
в него смелость. Смелость, как говорят,
не простую, а ту, что превращает сердце
в сталь. Смелость на грани бесстрашия.
Так может быть, он был вовсе не
безразличный, как мне казалось раньше,
а беспредельно бесстрашный?
Все
остальное, как и прежде, было непонятно.
