Прошло
три дня. Всего три дня. Сегодня вторник,
то есть третий день после церемонии –
а болезненный аспект перипетий субботней
ночи почему-то уже размылся в памяти,
каким-то образом полустерся, полузабылся.
Вернее, факты как раз были на месте, и
никуда они не делись: я обо всем помнила,
и еще как хорошо. Так что странная,
однако, амнезия наблюдалась. Здесь
помню, а здесь... да, тоже помню... хотя
знаю, что происходило не так, как помню,
а помню совсем не так, как знаю... тут не
то что двойной, нет, прямо тройной
стандарт налицо.
Думаю,
объяснялся он тем, что самым решительным
образом изменились эмоциональные
составляющие этого фона. Фон был кем-то,
не мной! - отредактирован, словно взмахом
некоей магической кисти с объективных
воспоминаний о достаточно тяжелой
переправе смахнули за ненадобностью
все перипетии пройденного пути. Тот,
кто взмахивал кистью, заодно обернулся
и мыслью: путь пройден – и слава богу.
В пути всегда есть временные неудобства,
а что же Вы хотели? Но то он и путь.
И
верно: пришло состояние блаженства и
покоя – по свежести и глубине сравнимыми
разве что с безмятежностью и беззаботностью
утраченного детства.
Я
очень хорошо помню, как такое же чувство
безмысленной эйфории как-то накрыло
меня в послеполуденный день счастливых
летних каникул на берегу Черного моря.
В
этот раз я не прячусь от солнца, как то
подобает истинному ялтинскому жителю
– а вместо этого лежу прямо под солнцем,
в полосатом бело-синем шезлонге. Вокруг
пустынно, потому что пляж санаторный,
закрытый, а немногие отдыхающие, бывшие
там днем, уже отбыли на обед. Вокруг меня
тает послеполудененное марево; я
смотрю в иссиня-чистое небо: в
нем замерла белоснежная чайка. Того и
гляди, дематериализуется и в этом мареве
просто исчезнет. И реальность как-то
сдвигается вбок, и я уже не уверена, то
ли я тело, лежащее в шезлонге, то ли
чайка, застывшая в полете и впечатавшаяся
в голубое и глубокое небо и готовая
раствориться в том небытии, которое
изначально есть все.
Сегодня,
как и в те далекие голубые дни, исчезли
все страхи, как явные, так и подспудные,
ушла внутренняя тревога, которая
неустанно принимается цеплять сердце
своим хищным
и зазубренным когтем с того самого дня,
как мы покидаем волшебный сад детства.
Тело стало легким и гибким, морщины на
челе – и те разошлись, уступив место
безмятежной улыбке ребенка.
Однако
был еще один неожиданный побочный
эффект, который проявился чуть позже.
Он не мог меня не радовать. И не только
меня. Думаю, моих друзей тоже. Я постепенно
стала обращать внимание на то, как
изменился процесс принятия решений.
Лично для меня это высвободило массу
свободного времени, потому что когда
путешествуешь, траекторию движения в
незнакомом воздушном пространстве
каждый день приходится прокладывать
заново. Раньше ведь как было? До наступления
эпохи Аяуаски, принятие любого мало-мальски
значимого решения было для меня событием
эпохальным, а, следовательно, делом
ответственным и, вследствие этого,
разумеется, затяжным. И вот почему.
Я
предполагала, что какие-то из решений,
принятых в ходе номадических перемещений
по миру, могли в корне изменить ход
событий и вынести меня на новую линию
жизни. Но какие именно? И хочу ли я на
эту новую линию попасть? И что это за
линия? И вообще, зачем куда-то перемещаться,
может быть, здесь тоже неплохо? Поэтому
я долго разглядывала и взвешивала всю
имеющуюся в наличности информацию – и
не то, что бы ее было мало – просто она
была на редкость обрывочной; изучала
со всех доступных сторон все возможные
варианты и ходы решений, экстраполируя
как сами последствия каждого потенциального
решения, так и последствия последствий.
Что
и говорить, в свете такого глобального
подхода процесс принятия решений
становился делом непростым. Не говоря
про то, что временами – просто мучительным
из-за того, что я застревала между
вариантами многомерной реальности.
Мучительным
не
только для меня – для моих друзей тоже,
ибо они, как говорится, всевышней волею
Зевеса тоже оказывались втянутыми в
этот процесс. Так что мы все вместе не
могли не нарадоваться произошедшим
переменам. Как это происходит теперь?
Теперь стоило мне только задать себе
вопрос - и ко мне сразу приходит
ответ. Разумный, убедительный и
окончательный в своей целостности. Это
постепенно стало очевидно даже для меня
самой. Поэтому я безо всякого сожаления
оторвалась от разглядывания бесконечных
туннелей вероятностей с их многократно
отражающими зеркалами, которые так и
норовили предательски заманить меня
в
непролазные дебри. Не зря все-таки
говорят: Overanalysis leads to paralysis. По-русски в
рифму не скажешь, но без рифмы, я думаю,
это выразить как «паралич анализа».
Есть такой парадокс выбора в теории
принятия решений.
